Евгений Ткачук: «Слова порой не имеют смысла и веса»

12 мая на экраны выходит фильм Сергея Бодрова-старшего «Дышите свободно». По стандарту это мелодрама, но на самом деле — тонкое красивое кино про людей с проблемой заикания, решая которую они учатся преодолевать себя, бороться за себя и свои чувства. То, что, по сути, делаем все мы — каждый со своей степенью косноязычия, зажатости и боязни быть непонятым. Накануне премьеры мы поговорили с исполнителем главной роли Евгением Ткачуком о внутренних страхах, недоговоренных мыслях и о том, чем можно заменить слова.

Фотограф: Александра Гаврилова Евгений Ткачук

Женя, я знаю, роль в «Дышите свободно» писалась специально под вас. Для вас это обычная история?

Нет, конечно! Бывали случаи, хотя в итоге не всегда удавалось поработать, но это всегда подкупает. О том, что в этой картине роль писалась под меня, я узнал от вас и пока не знаю, как реагировать.

Какая была первая мысль, когда вы закончили читать сценарий?

Первая мысль: «Бодров! Где Бодров?» Вторая мысль: «А знаю ли я вообще, что есть Бодров?» И «Ух ты, как мы с ним одинаково мыслим!» 

Это ваш первый проект с Сергеем Владимировичем Бодровым? Как вам работалось вместе? Много спорили? 

Да, это наш первый проект с Сергеем Владимировичем и, надеюсь, не последний. Потому как с ним удивительно легко и душевно работать. 

Фильм отсняли за 20 дней, а вы вроде любите репетировать...

Репетиции были, конечно, и это самое ценное, основной кладезь.

Что потребовало от вас большего труда — выработать манеру заикания или история вашего героя Ильи?

Это очень ответственная, тонкая, сложная работа. Как не увлечься исключительно внешним заиканием, бросив при этом характер самого героя, как не потерять всю линию. Размышляя об этом, я понял, что мыслительный процесс, проходящий у человека заикающегося, — очень сложный для стороннего понимания. Начиная фразу, ты можешь столкнуться с тем, что она уже не нужна, и просто переходишь к другой. У меня в жизни иногда бывают такие моменты: я так долго подбираю мысль, что еще чуть-чуть — и начну заикаться. У каждого внутри сидит этот внутренний страх быть осмеянным, страх перед жизнью, высказыванием, мыслью. 

Шли от внутреннего к внешнему?

Мне важно было понять принцип, как работает физика, к этой роли я больше через нее пришел. А когда физика начинает помогать, то возникает правильное состояние, приходит понимание, через что и как борется герой и что происходит у него внутри. У моего персонажа заикание приобретенное, оно носит скорее физиологический, нежели психологический характер, тут иная специфика, нежели у людей, с рождения или детства живущих с этим. У него это физический изъян, что мешает свободно дышать и свободно говорить.

И все-таки про что эта картина — про преодоление себя или про то, что надо оставаться верным самому себе?

«Дышите свободно» — про возможность жить!

В последней сцене, когда вы рыбачите с сыном, вы ведь не заикаетесь? Потому что любовь лечит всё?

Любовь в данном случае выступает как мотивация.

Вам важно, как к картине отнесутся люди с проблемой заикания?

Для меня очень важно получить обратную связь.

Ваш герой говорит «я ничего не боюсь». Вы так можете сказать о себе?

Могу сказать и говорю всегда, что я ничего не боюсь, пока понимаю, о чем речь. Дальше мне нужно понять… действительно ли? Я работаю над страхами всю свою жизнь. И сам делаю первый шаг в сторону страха.

Вам доставались такие роли, как Мишка Япончик, Лжедмитрий, Гришка Мелехов, когда нужно было вживаться в определенную историческую эпоху или круг. А в этот раз не было интересной внешней среды, вся история — в самом герое и его физической особенности. Для вас как для актера что интереснее?

Да, зачастую меня используют как запредельного персонажа в исторических непонятках, и, надо признаться, мне это безумно нравится. Тут можно фантазировать, не привязываясь к быту. Здесь была другая, вечная тема, которая, надеюсь, получилась. 

В одном из интервью вы сказали, что стараетесь не использовать свои приемы из других работ. Но кто-то же заметил: чем больше у артиста штампов, тем лучше артист...

В основном я всегда стараюсь идти от партнера и от задач, поставленных мне режиссером относительно образа, который нужно создать на экране. Что касается штампов, мне кажется, в контексте кинематографа и вообще работы в кадре это такая двоякая история. Потому что, с одной стороны, образ строится на личной физиогномике и личном опыте. Из-за этого, конечно, возникают какие-то штампы. Но стремление меняться от фильма к фильму остается, хоть и не всегда получается ввиду определенного набора слов для одинаковых ситуаций. Мне кажется, суть поговорки «чем лучше актер, тем больше у него штампов» в том, что штампов должно быть столько, чтобы их комбинации никогда не повторялись. Ведь, грубо говоря, каждый жест, каждое слово — это маленький штамп. А их сочетание может быть лучше или хуже — или может не получиться совсем, как даст Провидение. 

А у других подсматриваете? Ну вот в связи с «Дышите свободно» на ум приходят сразу Колин Фёрт в «Король говорит!» и Эдвард Нортон в «Сиротском Бруклине».

Что-то подсмотреть или повторить сложно. Все-таки жизнь и опыт у каждого артиста разные, и стремиться повторить то, что сделал кто-то другой, странно. 

Вообще любите смотреть кино или играть интереснее?

Конечно, люблю смотреть кино, но получается у меня это редко. 

Какой основной критерий участия в проекте: хорошая история, хорошие деньги, возможность попробовать что-то новое и помочь начинающему режиссеру, съемки недалеко от дома, чтобы можно было чаще видеть жену, дочь и лошадей?

Основного критерия нет. Каждый раз это что-то разное: либо это сценарий, либо режиссер, либо, может быть, какая-то интересная форма.

Кино — это здорово, но конно-драматический театр «ВелесО» для вас по-прежнему самый важный творческий проект? 

«ВелесО» — мое детище, та форма театра, которая растит и развивает меня как творческую единицу, как артиста и режиссера. Ну и плюс к этому то, что мы делаем в «ВелесО», — это всегда исследовательская работа. Мы исследуем тот или иной материал или тему. Это для меня важно. Кроме того, в контексте моего художественного руководства театром я научился решать практически одновременно большое количество задач. И конечно же, научился ответственности. Кони требуют ответственности.

Женя, а если говорить не об артисте, а просто о человеке. Чему человек может научиться у лошади?

У коня человек может научиться достоинству, вниманию, сформулированности. Работа с лошадьми влияет на сознание человека, который с ними работает. На понимание себя в первую очередь, а через себя — на понимание мотивации других людей. 

Как «ВелесО» пережил пандемию?

Это было достаточно сложно, но мы справились, выжили, и слава богу. Готовим несколько новых постановок на этот сезон. В июле, я надеюсь, сыграем премьеру «Люблинского штукаря» Исаака Башевиса Зингера. 

А строительство творческой деревни — всё еще мечта? Чего не хватает, чтобы ее сделать реальностью?

Я думаю, творческая деревня — идея, для которой всё должно сложиться. Торопить это нельзя. Это должно быть подготовленное место и, что самое главное, команда, которая будет в этом заинтересована. Сейчас мы начинаем обживать свое пространство под Приозёрском в живописнейшем месте на берегу озера Вуокса, и я думаю, что там всё запланированное получится. В данный момент мы все-таки находимся на съемной территории и не можем позволить себе строить что-то серьезное, а под Приозёрском всё это будет возможно. 

Женя, вы сказали, что работаете со страхами всю жизнь. А страх сесть на лошадь у вас был?

(Улыбается.) Не было страха сесть верхом. Был страх непонимания. Неизвестно было, чего ожидать. Логика процессов у лошадей, у коней совсем другая, чем у человека. При знакомстве с ними происходит познание большого сильного животного. От этого был некий трепет. Захватывало дух уже от того, как дышит это существо. Но со временем это проходит. Начинаешь понимать, что движение коня зависит от его и твоего состояния, местоположения и многих других вещей.

Понимание лошадей изменило понимание людей?

Я никогда не отличался красноречивостью и, работая с лошадьми, понял, что слова порой не имеют смысла и веса. Зачастую мы своими монологами и рассказами просто заполняем пустоту. В работе с лошадьми текст используется минимально. Основной диалог происходит между телами. В этом смысле, наверное, да, изменило. 

А отношение к людям изменилось?

Его не лошади изменили, а сами люди. С опытом понимаешь, насколько сложно иногда договориться с человеком.