Константин Плотников: как офисный служащий стал востребованным актером

Костя, ты действительно похож на Петра I.

Удивительно, честно говоря, что я похож и на Петра I, и на Михаила Горшенёва — для меня это было весьма неожиданно, потому что, как оказалось, или Михаил Горшенёв тоже похож на Петра I, или я где-то расположился посередине. Когда мы делали первые пробы грима на Петра I, была такая интересная штука. Гример Ксения Малкина предложила мне сбрить на лбу два сантиметра волос, чтобы поднять лоб. Она нашла такое решение, чтобы немножко изменить мое лицо, сделать меня чуть-чуть более безумным, потому что, как она говорила, у меня слишком интеллигентное лицо.

У тебя и глаза похожи с Петром I, мне кажется, — такие же острые и пронзительные.

Ксения как раз говорила, что мы поднимем лоб визуально и откроем глаза еще больше. Плюс она мне каждый раз глаза подводила белым, чтобы визуально они еще больше казались. Очень тонкую работу гример проводила. Даже я, зная, что со мной делали, не вижу швов, когда смотрю на себя на экране. Хотя мне это крайне тяжело, но я в один момент понял, что грим — очень важная часть работы.

Конечно. Знаешь, когда актеры говорят, что не любят смотреть готовый фильм, мне кажется, это не совсем правильно. Как раз важно смотреть, потому что, даже если тебе что-то не нравится, это всё равно работа над ошибками, которая необходима в актерской профессии.

Вот. Я в какой-то момент с тяжестью понял это, потому что как раз «Короля и Шута» мне было сложно смотреть. Очень сложно, до безумия. Из кинотеатра мы с Владом Коноплёвым вышли в состоянии ужаса.

Он второго героя играл.

Влад играл Князя, а я — Горшка. Мы были в состоянии ужаса, и спать я ложился в день премьеры с трясущимися руками.

А вы созванивались и обсуждали?

Да, он говорит: «Это невозможно». И когда вышли, обсуждали: «Ну как, Влад?» — «Всё очень плохо».

Видишь, а сериал имеет такой огромный успех.

В итоге да. Там был высокий уровень ответственности: история про культовую группу, у которой много фанатов, и провал означал бы сразу огромное количество негативных отзывов. Но потом, через несколько дней сериал вышел на «Кинопоиске», мы посмотрели уже на маленьком экране и чуть-чуть успокоились. Ну и получили какие-то положительные отзывы от близких.

Костя, ты как из табакерки выскочил, тебя узнали именно благодаря сериалу «Король и Шут», но тебе к тому моменту было уже около 30.

Больше 30.

У тебя достаточно большая биография. Расскажи, что было до «Короля и Шута» и как ты дошел до жизни такой.

В этом смысле у меня довольно интересная история, потому что я только в 28 лет закончил учиться на актера, до этого у меня было экономическое образование, и я четыре года работал в офисе.

Вот так, клерком был.

Да, абсолютно. Мне очень хорошо знакома офисная работа с 9.00 до 18.00.

«Очень хорошо» или она тебе не нравилась?

Очень не нравилась! Мне было очень нехорошо, но почему-то у меня было ощущение, что другого выхода нет. Я пошел учиться на экономиста как-то случайно.

Ты из Питера родом?

Да. Вырос в Питере, отучился на экономиста, потому что мне в мои 17 лет казалось, что существует только три образования: юрист, психолог и экономист.

А почему именно эти?

Не знаю. Вокруг определенная среда была.

Это еще и модно стало, все кругом гордо говорят: «У меня есть свой психолог».

Да, в тот момент это как раз только начиналось всё, год 2007/2008. Была какая-то бурная питерская молодость. Не то чтобы я сильно занимался на тот момент своим образованием, поэтому как-то так произошло. А еще у меня с математикой всегда было хорошо, я учился в математической школе.

Получается, ты с детства шел в эту сторону, не гуманитарий. Из категорий «физики» и «лирики» ты был «физиком».

Ну да, скорее всего, я был «физиком» в этом смысле, но за пределами школы меня тянуло в творчество всегда. Недавно я делал ремонт в своей детской комнате, где я рос. И я начал что-то перебирать, а мои стены и обои разрисованы, стоит мольберт с кучей рисунков. Это я к тому, что у меня всегда было в жизни что-то творческое, меня в эту сторону тянуло. Грубо говоря, приходя из офиса домой, вставал за мольберт. Я нашел довольно много рисунков, о существовании которых даже не помнил. А обои мы разрисовали с моими друзьями, один из которых сейчас — очень крутой дизайнер, другой стал художником. У меня тогда лежали какие-то мелки, и я предложил разрисовать мне стены.

А ты учился этому?

Не просто так же у тебя мольберт появился. Я подумал, что сначала куплю мольберт, потом научусь рисовать. Почему-то всегда было так: хочу, чтобы в комнате стоял мольберт. Рисовать я пока не умею, но к этому приду. Так и получилось.

Ты сам научился? Самоучка?

Да, я самоучка. В какой-то момент понял, что мне недостает обязательной практики, поэтому сходил на художественные курсы один раз. Я даже помню свой подход к рисованию: я вешал белый лист из моей любимой рисовой бумаги, брал акварельные карандаши и одну кисточку с водичкой, потому что карандаши потом очень интересно растушевывать. Я мог ходить вокруг этого мольберта неделю, думал, что всё само появится.

Вдохновение.

Ну да, а потом подходил и начинал рисовать. Однажды я взял очень мягкий простой карандаш и начал им просто черкать (этот рисунок у меня до сих пор дома, я его недавно нашел), и вдруг оказалось, что там старенький дедушка нарисован. Ну не то чтобы гениально нарисован, но по теням там всё довольно неплохо, взгляд интересный... Что мне нравится в этом чувстве — я не планировал нарисовать старенького дедушку, я вообще никого не планировал нарисовать. Он просто «вылез» из этого листа рисовой бумаги. Еще я никогда не мог рисовать с натуры.

А сейчас рисуешь?

Недавно к этому возвращался и испортил несколько листов бумаги. (Смеется.) 

Ты говоришь, что вернулся в свою детскую комнату. Это квартира родителей?

Да, родителей. В какой-то момент я стал к маме приезжать и думал: что за традиция всё захламлять? У мамы есть такая история, мы начали постепенно с этим работать: «Мам, ну хлам же. Сколько лет уже! Давай разгрузим?» И она сначала: «Нет-нет-нет», — шла в абсолютный отказ. Я думал, что никогда с этим не справлюсь, решил, что не буду пытаться ее переделать.

Родители тоже не гуманитарии?

Мама у меня лет тридцать или сорок проработала на РЖД.

Кем?

Старшим билетным кассиром. В детстве я очень много времени провел в железнодорожных кассах, был там своим. (Улыбается.) Я там и ночевал, и всех знал, мама меня с собой брала малюсенького еще. Это было не очень простое время и финансово, и вообще — это же 90-е. Я помню Витебский вокзал, как я на нем бегал туда-сюда между кассами. А папа чем только не занимался, но мы жили без него... Так вот о захламлении: когда мама увидела, как я начинаю переделывать свою комнату, она тоже вошла во вкус, попросила вывезти шкаф из ее комнаты, и дальше пошло.

Потрясающе, то есть ты оказался еще и дизайнером.

Ну да, чуть-чуть. (Улыбается.) И я прямо увидел, как мама изменилась, даже будто бы ожила в хорошем смысле, говорит, как здорово стало. А я думаю, если мы избавились от трех шкафов и будто бы не сильно всё изменилось, как же тут было, когда они все тут стояли?

Скажи, Костя, а как все-таки дорожка клерка с графиком «с девяти до шести» привела тебя в кино, как удалось изменить свою судьбу, причем кардинально?

Здесь как раз момент диалога со Вселенной. Стараться слышать какие-то вещи. Всё произошло достаточно просто. Я сменил четыре офиса, в каждом работал по году.

Почему такое непостоянство?

Первые полгода мне было более-менее интересно: новые люди, новая должность, новое пространство, новые встречи — новое всё. Вторые полгода превращались в рутину, которая меня начинала поглощать совсем.

Но ты же, получается, из одной рутины переходил в другую?

Да. Я это потом понял. Просто новая картинка и другая компания, новый продукт.

А тебя не боялись брать на работу, зная, что ты так быстро меняешь места?

Нет, я не помню в этом смысле проблем. Мне, кстати, довольно легко удавалось устраиваться на работу — вот это я помню. Год заканчивался, и я понимал, что пора менять место, и быстро находил следующее. И вот я дорабатываю четвертый год, мне звонит мой хороший друг Лекса и зовет на спектакль к его брату в Театральную академию. «От красной крысы до зелёной звезды» — помню как сейчас название.

А ты вообще в театр ходил раньше?

Постольку-поскольку. Ну в детстве мы, естественно, ходили все, но я не интересовался театральной жизнью совсем. Мы пошли на спектакль, я впервые в жизни оказался в Театральной академии, в учебном заведении.

Студенческий спектакль?

Дипломный у четвертого курса Сергея Дмитриевича Бызгу — в итоге моего будущего Мастера. 

Как интересно. Мистика прямо.

Да! Там много каких-то таких переплетений. Мы пришли на спектакль, я оказался в стенах академии, и меня тут же накрыло. Вокруг ходили студенты, они были совершенно не похожи на всех остальных студентов, которых я когда-либо видел до этого в других учебных заведениях — ни там, где я учился, ни куда приходил к друзьям. Было шесть часов вечера, но академия была забита людьми.

И люди не уходили с работы, а жили активно, в это время всё только начиналось.

У них только пары закончились по мастерству, как я теперь знаю. Кто-то на саксофоне играет, здесь мальчик с девочкой что-то репетируют, кто-то ползает и прыгает — Театральная академия живет, особенно в шесть вечера. Я думаю: что это за прекрасное место? Мы прошли на Малую сцену, посмотрели спектакль, я был в полнейшем восторге, меня это очень поглотило. После спектакля вышел брат моего друга — Бекарий Цулукидзе, замечательный актер. Он мне рассказал про систему обучения. Занятия начинаются с 9.30, как у всех обычных людей, но помимо литературы, психологии, русского театра есть еще вокал, танцы, речь, фехтование, актерское мастерство. А для меня, на тот момент офисного человека, это был набор курсов. Потом пары заканчиваются, час перерыва на обед, дальше актерское мастерство до 23.00. И так семь дней в неделю. Бекарий мне это рассказал, я подумал, что пойду на курсы. Я хотел приходить в это здание, просто здесь появляться, чтобы у меня была обязанность сюда прийти. Я нашел курсы Ларисы Вячеславовны Грачёвой (ее уже, к сожалению, нет). У нее был тренинг внутренней свободы для людей, которые в офисе работают.

О, твоя тема.

Ну это условно говоря. Преимущественно там все были из офисов. В воскресенье по восемь часов занятий. Было совершенно потрясающе. Я работал пять дней в неделю, в субботу у меня был выходной, а в воскресенье я шел на курсы — с 14.00 до 22.00. Мне нравилось очень, я погрузился в другой мир. Лариса Вячеславовна работала с «наблюдениями» — где-то на 3–4-е занятие она стала нам задавать «наблюдения»: прихóдите после работы в офис, выбираете себе объект наблюдения, а потом «приводите сюда» этого человека. Это было невероятно, потому что моя работа в офисе преобразилась. На тот момент я делал настолько скромные наблюдения, насколько это вообще можно представить, тем не менее для меня это всё равно было целое событие. Событием было еще выйти перед всеми и показать другого человека. Прийти теперь в Театральную академию в костюме с галстуком (я же в таком виде на работу хожу!) и показать коллегу. Это было крайне интересно, но получалось у меня крайне скоромно. Лариса Вячеславовна давала безумные задания: например, мы шли обедать, и она предложила не переодеваться и пойти на обед в обличии тех людях, которых мы показывали, — ты не Костя Плотников, а тот человек, которого «принес». Или же предлагала устроить маленький скандал в заведении.

Чтобы эмоции какие-то были.

Да, и чтобы другие люди в это поверили — в то, что вы не играете сейчас.

И сколько ты посещал эти курсы?

Два месяца.

Это был интенсив.

Да, два месяца по восемь часов в день. Потом эти курсы закончились, было очень грустно. Мы просили продолжить, но Лариса Вячеславовна не могла, к сожалению. Я подумал: а что еще есть? Пошел на курсы подготовки к поступлению в институт: поступать я не собирался, но программа мне нравилась. Попал опять к замечательному педагогу (в этом смысле у меня всегда интересные витки какие-то были) — к Григорию Ефимовичу Серебряному. Это основной педагог по актерскому мастерству в театре «Мастерская» у Григория Михайловича Козлова. А главное, он мне еще настолько подошел ментально, у нас образовалась связь. Я там узнал несколько вещей, которые помню до сих пор и которые я потом рассказывал коллегам. Если на тренинге внутренней свободы были уже взрослые люди, то здесь — молодые, 17–18 лет. У нас была одна девушка, которая очень рвалась поступить, выходила всё время, читала всю программу. Григорий Ефимович ей говорит: «Давай что-нибудь полегче попробуем». В один день она пришла, села сзади и не выходила на показ ни разу. Ее спрашивают: почему ты не выходишь? Она призналась, что рассталась с молодым человеком. Григорий Ефимович говорит: «Как это ты не будешь выходить? У тебя сегодня лучший день, чтобы что-то показать. Какие бы с нами ни происходили вещи в жизни, это энергия, так или иначе. Твоя задача — эту энергию трансформировать. Расскажи мне свой монолог Катерины из «Грозы» теми словами, которыми чувствуешь». И она действительно замечательно это сделала, у меня даже мурашки по коже пошли, потому что это было здорово, это в меня попало. Я понял, как это работает. Такая, казалось бы, простая истина, которая работает все эти годы. Я Григорию Ефимовичу сразу сказал, что не собираюсь поступать в театральный институт, что я здесь просто так. Он мне дал прочитать монолог Алёши Карамазова однажды и говорит: «Слушай, поступление — это такой прикольный опыт, такое интересное время. Ты такое удовольствие получишь, иди попробуй».

А не было страха, что тебе 24 года? Это уже возраст почтенный для абитуриента.

Я не собирался. Если бы собирался поступать, я бы не поступил — в этом фокус. Это было искренне, в этом не было и доли лукавства. Я себе говорил и абсолютно не верил, что это возможно: «Если вдруг меня пропускают после первого тура дальше, то я...» А я знал уже, мне Бекарий подробно рассказал, как проходят поступления, там четыре этапа: первый — консультация, дальше второй, третий тур. «Если вдруг какие-то звезды невероятно сходятся, — думал я, — то после второго тура я честно встаю и говорю: спасибо...»

«…я обратно в офис».

«Да, я поехал. Деньги заканчиваются, нужно искать новую работу. Всё, я пошел». Это было мое абсолютное убеждение, что так и будет. Потом я каким-то образом прошел консультацию, нас оставили там с Игорем Андреевым. Очень хорошо это помню. Первый тур как-то проскочил, а ко второму туру я готовился, и уже сильно.

Во вкус вошел?

Да. А я помню, почему так готовился. Мне сказали, что на втором туре нужно петь и танцевать, а я, как человек офисный, никогда в жизни не пел и не танцевал, а особенно не делал этого на сцене. Для меня нет ничего страшнее. Я себе представить не мог, что выйду перед комиссией и другими студентами, перед поступающими. Ну хорошо, как почитать Достоевского я еще как-то понимал...

Какие-то навыки уже появились за эти месяцы.

Да-да-да. Кроме того, четыре года в офисе — это тоже много встреч, руководство какими-то проектами. Но петь и танцевать — это же вообще другое, особенно когда нет такого опыта. И еще — «творческий сюрприз». Я спрашиваю, что это такое. Мне сказали: всё что угодно. Я говорю: «Раз всё что угодно, это мой единственный шанс». Я понимал, что за две недели я не научусь петь и танцевать, как бы я ни старался. Пришел к концертмейстеру и сказал, что будем петь «Не кочегары мы, не плотники». Я вообще не знал тогда ничего, даже то, что ноту можно спеть голосом. Никогда в это не погружался. Танец — придется выкручиваться. И вот творческий сюрприз... Я две недели реально работал над творческим сюрпризом. Писал огромные тексты. Единственное, что я умею, — это говорить. И я написал себе большой текст, который начинался словами: «Здравствуйте, уважаемая комиссия! Позвольте, я начну с творческого сюрприза, потому что двенадцать лет я танцую, в 6 лет меня мама отдала на вокал — это мои козыри в рукаве, поэтому давайте начнем со сложного. Что такое творческий сюрприз? Ответьте мне на этот вопрос. Что значит «всё что угодно»? Ведь это равно ничего!»...

Такой стендап.

Да-да, стендап про ничего. Я туда запихнул и все свои умения, и обаяние, и шутки, и битбокс чуть-чуть, потому что я имитировал много звуков ртом и занимался этим порядка десяти лет просто как хобби. В один момент у меня выключался свет, потому что я подговорил людей. Я стою в полной темноте с фонариком, продолжаю выступление. Я не вижу комиссию, но слышу, как смеется Сергей Дмитриевич Бызгу, а потом он говорит: «Костенька, давай заканчивать, потому что ты уже 15 минут выступаешь».

Это тебе твой будущий мастер говорит.

Да. «У меня здесь еще девять абитуриентов».

Видишь, он тебе это так мягко и по-отечески говорил, потому что видел в тебе своего будущего студента. Представляешь, как это здорово!

А он мне потом сказал, что, если бы не творческий сюрприз, я бы не поступил.

Ты там раскрылся, был свободный и раскованный.

Да. Плюс Бызгу — еще большой поклонник юмора, как и я, — оно у нас с ним очень похожее. В этом смысле мы совпали.

Став студентом, ты быстро перестроился на новый лад? Не нужно идти в офис, совсем другая жизнь начинается…

Для меня началась сказка, честно говоря, потому что я буквально себя почувствовал Гарри Поттером, который попал в Хогвартс и прошел через платформу 9 и 3/4. Для меня эта академия была реально проходом через тот волшебный столб из мира маглов в мир волшебства. Где-то еще на протяжении года сидела во мне эта ассоциация. Я прекрасно понимал своих однокурсников, ведь мне тоже когда-то было 17–18 лет, но, глядя на них, когда они что-то прогуливали, я думал: «Какие же вы дураки, вы просто не знаете! Там же фехтование будет! Да вам шпагу дадут! Как это можно пропустить?»

Ты просто другим зрением на всё смотрел.

Конечно. До этого я ходил учиться, у меня было семь разных вариаций экономики, а тут вдруг вокал, танец, речь, пластика, ритмика... Единственная проблема была с оплатой, в том смысле что для меня это было второе высшее образование, за него нужно было платить. Мастер курса пытался меня перевести на бесплатное отделение, но в тот год отменили даже для режиссеров такую возможность. И я пошел работать уборщиком в четырехэтажный магазин ZARA на Невском проспекте. С восьми до десяти утра мне нужно было пылесосить помещения. В академии я пропускал первую пару. Так как у меня уже второе высшее, то некоторые занятия, типа психологии, например, мне не сильно были нужны.

Ну скажи, ты внутренне летал во время учебы?

Абсолютно.

Мир какого-то счастья был.

Я до сих пор уверен, что это четыре счастливейших года моей жизни.

Всё получалось?

Нет. Совсем нет. Мне было очень тяжело. Первый год был просто ужас. Я сидел, забившись в углу, наблюдая за тем, как легко всё давалось другим ребятам. А у меня еще курс состоял из театральных фамилий отчасти — Лёшка Фурманов со мной учился, Игорь Андреев.

А Игорь Андреев — это…?

Брат Паулины Андреевой. Богдан Гудыменко на момент поступления в Питер уже работал в Чикментском театре — у него был уже огромный театральный бэкграунд. Я смотрел за тем, как эти люди свободно выходят на сцену, как легко всё делают, у них вообще нет стопа. Выходят и делают. А я сидел в углу и думал, что мне нужна на всё еще неделя подготовки. Первый год был тяжелым для меня и неподъемным. Но спасибо большое моему Мастеру, он к каждому человеку находил свой индивидуальный подход, и он помог мне поверить в себя.

Скажи, пожалуйста, Костя, ты окончил институт, многие же в театры пошли служить. У тебя не получилось, не брали? Или ты хотел кинокарьеру строить?

У меня вообще не было амбиций строить кинокарьеру. Нет, я, конечно, хотел, потому что уже что-то понимал про театральный и киношный миры. А еще я понимал, что мне скоро будет 28 лет, два года до 30. Нужна какая-то стабильность. Я понимал, условно говоря, сколько денег платят в театре в первые годы службы. Эта мысль не укладывалась в голове, потому что я даже в офисе получал существенно больше. И в этом смысле не тянуло в театр, да.

У тебя стремительно началась жизнь в кино: «Король и Шут», главная роль. Я так понимаю, были пробы, тебя утвердили, ты был внешне похож на своего прототипа, но и актерская твоя природа сыграла роль. Крылья появились, да? Это же твой дебют был в профессии.

До этого у меня было несколько эпизодических ролей.

А после сериала «Король и Шут» всё полетело! Проекты пошли один за другим. «Калимба»...

…у тебя там одна из главных ролей…

Да, одна из главных. Замечательный актерский состав и режиссер Нурбек Эген. Потом сразу «Государь», где я играю Петра I. Еще «Дети перемен», второй сезон.

И у тебя тоже одна из главных ролей. Получается, все новые проекты, где ты участвуешь, они, во-первых, «в десятку» и всюду главные роли.

После «Короля и Шута» так стало происходить, действительно. Порядок кастингов и проб изменился на 180 градусов. Мне начали приходить главные роли. Я был совершенно поражен, когда меня утвердили на Петра I. Честно говоря, перед тем как идти на пробы, я в шутку освежил портрет Петра I в памяти и подумал: «Ну похож же». (Улыбается.) Меня совершенно поразил режиссер Сергей Гинзбург. Он знает разные актерские системы и работает по Михаилу Чехову. Например, один лишь эпизод. Была середина съемок, нам нужно срочно снять крупный план: Пётр едет в карете после масштабного трагического события. Сергей Владимирович мне в рацию говорит: «Костя, ты знаешь исходные. Сейчас вот эта точка, на которую ты смотришь, оставайся здесь, а объект переведи «в затылок». А теперь вниз, «на живот» опусти. Хорошо, только точку не меняй. А теперь переведи туда вдаль, где карета едет. Так. Всё снято, спасибо большое».

И партнер у тебя здесь замечательный — Евгений Ткачук, он играет князя Меншикова.

Второй раз мы уже играем вместе, и это здорово. В «Короле и Шуте» он тоже играл. 

Да-да, Ткачук играл твое альтер эго, в сценах снов и фантазий. И там, в подсознании, такое буйное, почти животное начало у твоего персонажа проявляется, которое Ткачук на экране грандиозно воплощает.

Интересно, что в «Государе», когда у Жени были сцены без меня, Сергей Владимирович ему говорил: «Представь, что сейчас ты Пётр I. Ты сейчас царь. Потому что Меншиков только тогда силен, когда его подпитывает Пётр». Я смотрел эти сцены, мне было очень интересно.

Получается, Ткачук дважды твое альтер эго воплощал в кино… Теперь ждем второй сезон сериала «Дети перемен». В продолжении ты играешь возлюбленного героини Виктории Исаковой.

Флоры, да... У нас большая любовная линия с потрясающей Викторией Исаковой.

Поздравляю.

Мне очень везет с режиссерами и очень везет с партнерами.

Мы с тобой сейчас общаемся, Костя, и я вижу, какой ты светлый, воздушный, поэтичный. Мы не были с тобой знакомы, но я много добрых слов слышал о тебе от Гриши Верника, своего племянника, с которым вы дружите.

Спасибо, Вадим. Откровенно говоря, как раз благодаря роли Михаила Горшенёва в «Короле и Шуте» я старался раскопать в себе темные стороны, я через этого персонажа пробирался.

Ну да, у него много темной энергии.

Была проведена большая работа. Например, мне абсолютно не всё равно, кто и что обо мне скажет, я очень трепетно отношусь к чужому мнению. А Михаил Горшенёв вообще противоположен этому, ему это было не важно, и он всегда говорил про это.

Он рокер по натуре.

И это то, чего мне не хватало. Мне эта роль помогла «прикоснуться» к некой беззаботности, свободе внутренней. Честно говоря, ни с чем не сравнимое ощущение, когда мы снимаем концерт, я выхожу в знаменитом плаще с иглами Михаила Горшёнева, Горшка, а передо мной 500 человек массовки и на стадионе я — главный рокер. Невероятное ощущение — на секундочку прикоснуться к миру этого большого рока. А я на самом деле такой скромный, зажатый, чувствительный такой. Мне, повторяю, всегда было важно, что про меня подумают. У меня в Театральной академии был этюд «Нельзя быть хорошим для всех». Я его сделал, потому что действительно старался для всех быть хорошим — а это абсолютная противоположность Михаилу Горшенёву. И конечно, свободы после съемок в этом сериале у меня стало в разы больше, потому что, помимо того что это главная роль в кино, это еще и большая ответственность. Представьте, мой первый съемочный день на этом проекте: интервью, когда Горшенёв уже рассорился с Князем, — и тут маленькое кресло, камеры, вокруг 200 человек, которые снуют туда-сюда, продюсеры собрались все... И мне нужно сесть в это кресло и как-то начать работать. Естественно, подготовка к каждой сцене у меня была огромной, преодоление — колоссальным. В какой-то момент мне показалось, что у меня есть крылья, но, когда меня утвердили в «Калимбу», у меня было ощущение: «Ой, я будто бы снова ничего не умею».

А в «Калимбе» совершенно другой персонаж.

Вообще! Там человек, который занимается йогой, весь такой спокойный, выдержанный, несколько раз он выходит из себя, но в остальном...

Ты же сейчас тоже йогой занимаешься?

Сейчас уже занимаюсь.

После этого проекта начал?

Да.

Видишь, всё в копилку.

Да-да, забираю с собой в рюкзачок. (Смеется.)