Елизавета Юрьева: «Меня называли хулиганкой»

Какое представление о цыганах у вас было до съемок?

У меня было довольно романтизированное представление, основанное на образах из литературы и кинематографа. Но при этом в городе, где я росла, какое-то время напротив моего дома жили цыгане. Мы редко пересекались, а теперь я даже жалею, что не возник опыт живого общения. Мои знания об этом народе были поверхностны, как, к сожалению, у большинства. Я не была знакома ни с историческим, ни с этнографическом контекстом, который влияет на психологию любого народа и его культурные особенности. Да и стереотипы восприятия искажали действительность. Из часто встречающегося – к тебе подходит «погадать» цыганка, а на самом деле это вовсе не цыганка, а кто-то удачно мимикрирующий под нее. 

Что стало самым большим открытием за время подготовки к роли?

Например, образ яркой и непокорной девушки, которая попадает в эпицентр любовных приключений, как Кармен или Земфира из пушкинских «Цыган», – это, скорее, прекрасный миф. Хотя в жизни бывает все. Но вообще у цыган очень крепкие национальные понятия о морали и долге, целомудрии и покорности. Женщина – хранительница очага. Отдельный разговор про ранние браки и вынужденное сватовство. В сериале «Улица Шекспира», кстати, эта тема ярко раскрывается. Есть понятие об осквернении – «пэкэлимос». Некая система табу – к цыганской юбке относятся как к нечистому предмету, этим объясняются многие законы и предписания. Считается, что все, до чего коснулась юбка, становится грязным. Поэтому раньше особое внимание уделялось ношению фартука, чтобы посуда, допустим, не касалась самой юбки. Замужней женщине запрещалось подниматься на второй этаж дома, в то время как мужчина находился на первом. Опять же, избыточность в ношении золотых украшений уходит корнями в традицию – из-за кочующего образа жизни вкладывать капитал в землю не было возможности, поэтому все золото, как состояние, надевали на себя. 

Интересно было узнать про «Сэндо» – это название суда, куда входят цыгане пожилого возраста. Вопросы разрешаются внутри общины без обращения к официальным властям. По-прежнему для народа важна иерархия, религиозность. Но сейчас большинство интегрировано в современное общество, и нужно отдельно разбирать каждый случай – в столице и в провинции живут по-разному, кто-то остается последователем таборного уклада, кто-то – нет. В Москве ты можешь и не догадаться, что перед тобой представитель цыганского народа. 

Судя по всему, вас этот факт женской покорности не устраивает?

Моя героиня не готова с ним мириться. Она по натуре бунтующая и своевольная. И многие правила игнорирует. 

Что общего у вас и Дианы?

Я понимаю ее линию поведения, когда она не соглашается с правилами. Помимо ее изначально непростого характера, в юности ей нанесли большую травму, которая рождает и внутренний, и внешний протест. Во мне тоже отзывается ее дерзкое начало, но я не такая жесткая, хоть и решительная. Я все же стараюсь не допускать слишком импульсивных поступков, хотя и в них иногда бывает смысл.

А вы считаете себя бунтаркой? 

Не знаю… мне кажется, бунтарем или бунтаркой можно назвать человека, когда его протест проявляется в деятельности. Бунтари идут вразрез с обществом, бросают вызовы, утраивают культурные перевороты. Я пока не могу причислить себя к таким людям, хотя часто бываю индивидуалистом и делаю все по-своему. Наверное, удается балансировать.

Дмитрий Чеботарев говорил, что «Улица Шекспира» — это история про поиск дома. А для вас эта история о чем? 

Для меня эта история про поиск себя и какого-то рая, но в то же время про невозможность его обрести. У моей героини были трудности в семейных отношениях, поэтому она постоянно искала любовь. Шла через препятствия, через невозможность диалога. 

Вы сразу почувствовали, что это ваша героиня?

Меня сразу захватила и тема, и героиня, хотя в процессе было несколько драфтов, сценарий переписывался и видоизменялся. Не так часто бывает, когда ты чувствуешь, что это твой материал, когда происходит химия с персонажем. Здесь все сложилось. Я приходила на пробы не как на экзамен, а старалась исследовать героиню, и в какой-то момент действительно почувствовала себя ей. Единственная сложность в том, что я не знала, как лягут карты, увидят ли меня в этой роли. 

От ожидания, которое в принципе присуще вашей профессии, не возникает выгорания?

Здесь вопрос умения с ним работать. Уметь, ждать, терпеть – один из ключевых моментов нашей работы. Чем дольше я в профессии, тем лучше у меня получается уходить от фрустрации и наполнять свою жизнь чем-то другим.

Почему вы решили стать актрисой?

Это очень классическая история, когда в три года ты надеваешь весь мамин гардероб и читаешь стихи на табуретке в зале. Во мне всегда была какая-то неуемная подвижность, меня считали хулиганкой, что оправдано – с периодичностью отбирала шары у других детей на улице, выкидывала непредсказуемые номера и всех смешила. Предполагали, наверное, что весь этот «потенциал» в какой-то момент творчески раскроется. Так и случилось. Но до того, как пойти в театральный институт, я успела поучиться на журфаке, позаниматься хореографией, живописью. Мои родители предоставили возможность поиска, выбора и самоопределения.

Почему вы поступили в Высшую школу сценических искусств?  

Я пришла на прослушивание, увидела Константина Аркадьевича и почувствовала, что это мое. Я помню наши разговоры перед конкурсом: «О, ты читаешь «Алые паруса» Грина. Это правильно. Прочти их на конкурсе». А в них была такая легкость, стремление к мечте. И вот помню, он вселял в нас, абитуриентов, эту веру и полет. Меня впечатлило, насколько он хочет разглядеть талант в ребятах, которые пока ничего по сути не умеют, а некоторых – заставить себя поверить в этот свой талант. Конечно, я сразу влюбилась в него как в мастера и человека. Мы продолжаем общаться, я часто зову его на спектакли. 

А как вы начали работать в Театре Наций?

На четвертом курсе театрального института всегда происходят показы в театры. К тому моменту часть студентов Константин Аркадьевич уже взял к себе в «Сатирикон», но я понимала, что мне нужна какая-то другая дорога, хотя я очень люблю этот театр как феномен и отдельный мир. И однажды мы показывались Дмитрию Крымову. Я изначально не понимала, какой отрывок мог бы его заинтересовать. И решили с однокурсником сыграть пьесу Хармса, где я выходила под песню Шуфутинского «Приходите в мой дом». Это было абсурдно и, кажется, нелепо. Но после он предложил почитать ему что-нибудь еще. Я начала с «Дебюта» Бродского, потом он попросил поимпровизировать от лица разных маргинальных персонажей, а потом я пересказывала ему сюжет «Анны Карениной» своими словами с дефектами речи от лица пьяной штукатурщицы. Он в итоге взял меня к себе в труппу и предложил роль Полины Виардо в спектакле Театра Наций.

Получается, одна из ваших первых взрослых ролей – это Полина Виардо? Что чувствовали в этот момент? 

Это был какой-то обморок. Я была очень счастлива, но, кажется, прочувствовала и пропустила через себя этот образ по-настоящему только сейчас. В нашем спектакле Полина Виардо – в первую очередь, не всем известная оперная дива, а такой собирательный образ жены художника. И зачастую совсем не романтично быть в подобном статусе. А так как любая роль – это совокупность опыта, твоих знаний о себе и мире, сейчас ее драму я понимаю больше.

Одна из ваших недавних премьер – спектакль «Дон Кихот». Расскажите об этой работе.

Это был прекрасный выпуск и интересный этап. Для кого-то «Дон Кихот» – скучнейший роман, для кого-то – пародийная вещь, а для кого-то – классика, но по факту никто не знает, в чем там дело и что происходит. В романе, как и в спектакле, мы говорим про отношения реальности и иллюзии, про бесконечную тоску по идеалу и любви, но в то же время про жестокость их достижения. В спектакле много абсурдистских вещей, культурных кодов и отсылок к кинематографу, к живописи. Антон Фёдоров – один из самых невероятных режиссеров для меня. Он очень филигранно создает на сцене свой мир, добиваясь краски и мазка в определенной технике для своей картины. Работа над ролью стала для меня ребусом, каким-то новым чувственным опытом, и за время выпуска, мне кажется, даже немного изменилось мое отношение к профессии.

Вы довольны премьерой?

Я счастлива, что этот спектакль есть. Он вызывает во мне чистейший восторг. Когда я смотрю на прогоны или репетиции, то думаю, что это потрясающе, что это может длиться бесконечно. И смешно, и больно, и грустно, и гениально. Спектакль может нравиться, а может не нравиться – по разным причинам. Но для меня это грандиозная режиссерская работа, грандиозная работа артистов, которых я вижу с собой на сцене.

Теперь, после такой громкой «Улицы Шекспира», вам бы хотелось делать акцент на проектах в кино или театре?

Мне бы хотелось делать акцент на проектах, которые будут меня растить и захватывать. Театр или кино – не так важно. Пусть это будет спектакль с небольшой ролью, но с таким режиссером, с такой командой, которую не захочется променять на большую роль в проходном фильме или сериале. Есть миллион ролей, которые я хотела бы сыграть. Но иногда случаются такие непредсказуемые повороты… я ведь никогда не мечтала сыграть цыганку, но эта роль принесла мне столько удовольствия и профессиональной радости. Я люблю сюрпризы. А мир искусства ими, к счастью, полон.

Фото: Ирина Полярная, Полина Кахорова, Элен Нелидова