Екатерина Вилкова: «Работать надо любую работу и делать это хорошо. Хотя бы попытаться»

Катя, ты начинала как театральная актриса. Я отлично помню спектакль «С любимыми не расставайтесь» в Московском Художественном театре, где ты играла главную роль в дуэте с Антоном Шагиным. Это было так красиво, так прекрасно, так пронзительно и трагично. Но ты очень быстро закончила свою театральную карьеру. Почему?

Не то чтобы я начинала как театральная актриса. Я просто училась по направлению «актриса театра и кино», а в процессе обучения мы играли какие-то спектакли. Сначала я окончила в Нижнем Новгороде, там что-то поиграла.

Училище, да?

Да, Нижегородское театральное училище. Потом была Школа-студия МХАТ. Виктор Анатольевич Рыжаков поставил спектакль «С любимыми не расставайтесь» Александра Володина. Спектакль, как мне кажется, получился, и мы еще чуть-чуть продолжили его играть после окончания на Новой сцене МХТ имени Чехова.

А тебя не захватил театр?

Ты знаешь, жизнь — такая сложная штука, потому что именно в тот момент, когда я очень хотела в театр (и именно тогда и возраст позволял), я еще была готова довериться, поверить, не была такой циничной, как сейчас...

…это шутка, да?

Ну нет, жизнь же наслаивает на тебя какие-то защиты, ты уже меньше доверяешь.

И всё же, когда ты говоришь, что ты циничная, в этом ведь есть доля самоиронии?

Я надеюсь, что у меня в принципе есть такие качества, как ирония и самоирония. Они иногда спасают. Но вернемся к театру. В тот момент, когда я могла туда попасть (очень хотела!), — меня туда не взяли. Всё очень просто.

Табаков тебя не взял?

Вероятно, да. Олег Павлович или кто еще принимал решения? Наверное, он. Так сложилось, что не сложилось.

Больше к театру ты вообще не возвращалась?

Когда не сложилось, я правда расстроилась, потому что всё говорило о том, что меня в театр возьмут. Я репетировала в Художественном театре несколько новых спектаклей, но они так и не дошли до зрителя по неизвестным мне причинам — я была «маленькой» и ничего не решала, да и не особо меня посвящали в то, что произошло. Но я была уверена на 102%, что я, конечно же, попадаю в МХТ. Но в театр я не попала. Опять же, почему — что теперь уже гадать и думать. Но случилось кино. Оно меня спасло. А дальше, уже после того, как были утверждения в интересные и громкие картины, в театр меня стали звать, в том числе и в Московский Художественный.

Отсюда поподробнее.

Занятость была уже достаточно большая, и я честно сказала, что не хочу никого подводить: сейчас сказать «да, я приду», а потом не давать дни для репетиций и вести себя как какой-то нездоровый человек, не то что звезда. Когда ты что-то обещаешь, ты должен для этого располагать временем, чтобы это исполнить.

А я думаю, дело в другом. У тебя уже вкус к театру прошел, потому что всегда же можно совмещать — другие актеры так делают.

Да, я оставила себе этот, как мне казалось, открытый вход. Сказала: «Когда будет полегче, если будет желание, то я, конечно же, приду».

Полегче не становится?

Желание пока не появляется. Я даю себе отчет, что в театр нужно приходить, когда ты не можешь без него жить. И вообще, практически любая профессия, особенно творческая, основана на том, что я это делаю, потому что не могу этого не делать.

Вот Илья Любимов, твой муж, предан театру, в котором он служит, — «Мастерской Петра Фоменко». Он играет прекрасные роли и удачно совмещает это с ролями в кино.

Илюше повезло, он встретил Петра Наумовича.

Своего Мастера.

Он встретил гения, я не побоюсь этого слова. Уверена, что не найдется ни одного человека, который сможет возразить что-то на это. Он встретил гения, за которым нельзя было не пойти. Я понимаю, что мне в моей судьбе такой гений не встретился, по крайней мере пока. А идти просто, чтобы где-то числиться, чтобы лежала где-то твоя трудовая книжка, чтобы играть спектакли, которые тебе не нравятся и не близки, работать с каким-то человеком, которому ты не веришь и не готов на всё ради него, я не вижу в этом смысла. Обманывать кого-то или гнаться за тем, что это престижно, или в страхе, что вдруг не будет в кино работы, а тут какую-то денежку ты будешь зарабатывать, — на эти компромиссы я пока идти не готова.

Я тебя понимаю, Катя. В кино у тебя был очень мощный старт: две картины у режиссера Валерия Тодоровского. Кстати, многие актеры говорят о том, что Тодоровский обычно если пригласил кого-то один раз в свое кино, то второй раз уже не приглашает. Ты знаешь про это?

Об этом говорят, но, например, прекрасная артистка Ирина Розанова сколько раз работала с Валерой? Много!

И прекрасная артистка Екатерина Вилкова.

Нам тогда повезло. И мне, и Максиму Матвееву, и Антону Шагину.

Твоим однокурсникам.

Да. Валера очень скрупулезно готовился к съемкам «Стиляг», чуть ли не десятки лет. Не успев подготовить эту картину к запуску, когда мы были уже утверждены, он получил интересный сценарий фильма «Тиски» и сразу захотел его снять. Спасибо ему, что он захотел его снять с нами в том числе.

С теми же актерами, которых он выбрал для съемок в «Стилягах».

Да. Если в театре мне не встретился какой-то гений, то в кино у меня были замечательные учителя. Если говорить о том, чему я научилась (если я чему-то вообще в этой жизни научилась в профессии), то это преподаватели в Нижегородском театральном училище и в Школе-студии МХАТ. Там были определенные ступеньки, но самая весомая, самая продуктивная для меня работа случилась в кино с волшебными режиссерами, волшебными партнерами. Знаешь, очень смешно: я сейчас понимаю, что мир чуть-чуть меняется, в том числе видоизменяется и кинопроизводство, но я остаюсь там, с чего я начинала. 

Планку, ты имеешь в виду?

Даже не планку, а рабочий процесс. Режиссеров прежде всего. Режиссер на площадке — всегда главный. Если что-то не получается, то виноват для меня тоже всегда режиссер.

Не ты сама?

Я сама себя всегда заклюю. (Смеется.) Я имею в виду — не продюсеры, коих в каждом фильме сейчас 20, 30, 500 человек, а режиссер. Он ответственный за всё, он главный. Это как в семье: главный — отец, а не дядя, тетя. Для меня просто продюсеры сейчас — это еще какая-то часть семьи, но главный-то — отец.

Хотя сейчас продюсеры в кино очень многое решают и определяют.

А сейчас уже всё видоизменилось, режиссер иногда просто винтик во всей этой творческой цепочке, он уже не несет такую огромную ответственность за то детище, которое мы пытаемся создать.

Ты говоришь, твои мастера — это…?

Валерий Пендраковский, Валерий Тодоровский, Михаил Шевчук, Тимур Бекмамбетов, Дуня Смирнова — волшебные у меня были режиссеры!

Смирнова сняла сериал «Отцы и дети» по Тургеневу, ты Одинцову там играла — тоже счастье!

Я играла Фенечку.

Ой, извини, конечно, ты играла Фенечку! Фенечка — робкая и стеснительная, а я на тебя смотрю — ты абсолютная Анна Одинцова. Сильная и независимая, умная и красивая.

Годы идут, Вадик! Всё развивается, теперь уже можно переснять. (Смеется.) Найдем какую-нибудь Фенечку, а сами уйдем на другие роли... Я сейчас боюсь кого-нибудь забыть, но у меня были правда потрясающие режиссеры. Дима Месхиев. Мы с тобой недавно были на фестивале «Новый сезон» в Сочи, и оба смотрели картину Дмитрия Дмитриевича Месхиева «Царь ночи».

Да, это детективная история про начало XX века, снятая масштабно, очень сочными, яркими красками.

Уже на начальных титрах, когда я читала фамилии, я прямо вернулась в свою юность. Все эти люди, команда Месхиева, — я, собственно, у них училась. И художник по костюмам, и художники-гримеры, и оператор — это всё знакомые люди. Я по-хорошему улыбнулась и порадовалась.

Знаешь, одна из моих любимых ролей актрисы Екатерины Вилковой — в сериале «Гостиница “Россия”».

Режиссер Серёжа Сенцов.

Главная роль и такой мощный образ. Казалось бы, документальная, во многом бытовая — про то, что случилось много лет назад в гостинице «Россия», про пожар. А ты достигаешь там таких высот трагизма!..

Спасибо, Вадим. Там был прекрасный сценарий. Была очень правильная хорошая команда, был потрясающий кастинг. Ты знаешь, я стала замечать, что в съемочном периоде и вообще, для того чтобы кино получилось, иногда недостаточно хорошего продюсера, хорошего режиссера, хороших артистов, хорошего сценария, а еще нужно, чтобы «волшебным порошочком» всё это присыпали. (Улыбается.) Никто над этим не властен. Иногда случается такое, что вроде бы даже не всё гладко... никогда не бывает всё гладко и шоколадно.

И, наверное, не должно быть.

Всегда не хватает финансов, погода против нас, кто-то заболел, сценарий несовершенный, но вот некоторые картины посыпают этим самым «волшебным порошочком» — и всё летит! Так случилось, мне кажется, с «Гостиницей “Россия”». Нет, мы снимали, мы старались это делать честно, но оно получилось... Знаешь, иногда ты ждешь от своих работ, что будет хорошо, а получается чуть хуже — и ты расстраиваешься. А когда мы делали этот проект, то понимали, что должно быть «ну так, хорошо» — с чуть-чуть снисходительным оттенком в голосе, а получилось как-то классно. И ты не можешь это объяснить. Я этому придумала объяснение в виде этой «волшебной специи», которой посыпают блюдо, и оно «играет».

Красиво. Ты всё время в работе, в постоянном тренинге. Смотришь твою фильмографию — у тебя выходит по несколько фильмов в год.

Вернемся к тому, с чего начинали: у меня нет театра и постоянного тренинга в таком ключе, нет этого «спортзала» — как многие относятся к театру, который не дает тебе зачерстветь, а мышцам атрофироваться. Мышцам и в прямом смысле слова, и мышцам твоей души, твоего мозга — вообще, всему твоему аппарату. Поскольку у меня нет театра, то я работаю в кино. Мне кажется, человек вообще должен работать. Мы уже, по-моему, с тобой об этом когда-то говорили.

А ты жадная до работы? Не отказываешься от предложений?

Отказываюсь, когда не могу их взять по какой-то причине. Но я стараюсь не брать тысячу картин в параллель, даже двух картин одновременно зачастую стараюсь не брать, но бывает, что так складываются обстоятельства, что тебе нравится и эта история, и эта. Тебе кажется, что графики съемок можно будет развести, но что-то идет не так, одна картина накладывается на другую, и ты вынужден их совмещать.

За последнее время съемки в каком фильме для тебя, как для актрисы, были хорошим допингом — может, даже вызовом, чтобы не зачерствела душа?

Ну вызовом — не знаю... Но вот мы две картины с Аней Пармас сделали, одна уже вышла — «Дорогой родственник», вторую картину мы снимали этим летом. Не знаю, можно ли о ней сейчас говорить, но это было приятно. Это было интересно. Допинг ли это был? Это были, безусловно, классные эмоции, какая-то классная энергия, которая дает тебе силы работать дальше. Вероятно, Аня Пармас обладает какой-то энергетикой, которая мне приятна.

Совпадает с твоей энергетикой.

Да. Сценарий всегда классный и интересный. С Аней всегда работает замечательная команда, она набирает замечательных артистов, ты тоже от них подпитываешься, вы играете, пытаетесь придумать что-то на площадке. Офигительный процесс!

А бывали такие моменты, когда агент ничего не предлагает, пауза, тишина? Я понимаю, что у тебя двое детей и всегда есть чем заняться вне съемочного процесса, но все-таки.

Мне действительно всегда есть чем заняться. Но, знаешь, тишина возникает не в смысле, что агент ничего не предлагает или не поступают предложения, — нет, они поступают. Ты даже много куда-то ходишь — и тишина...

Пробы, ты имеешь в виду?

Да, ты ходишь на пробы, и тебе казалось, что ты много ходила, уже даже не помнишь названия картин, где была, забываешь это. А я не задаю вопросов агенту, когда схожу на какие-то пробы, не звоню каждую минуту, потому что знаю, что, если буду нужна, я об этом обязательно узнаю, а если тишина, значит, я не нужна по каким-то причинам. Случаются такие периоды, когда ты ходишь-ходишь — и тишина. Какие-то картины закрываются, где-то тебя не утверждают, что-то переносится на какое-то время.

Паника возникает внутри?

Я бы не сказала, что это паника. Немножечко ты тревожишься, но я не переживаю в такие моменты, что останусь без работы. Я знаю, что, если у меня не будет одних картин, я пойду на какие-то другие.

То есть?

Возможно, пойду на компромисс со своей совестью относительно какого-то материала, каких-то вещей в творчестве.

А зачем?

Потому что я должна работать. Причем не только ради денег или чтобы постоянно появляться на экранах. Повторяю, я должна работать. Должна понимать, что у меня тело еще двигается, я могу произносить текст, запоминать его, я могу тренироваться. Неважно, претендует картина на какие-то премии или это какой-то проходной сериал или двухсерийка выходного дня, главное — делать свою работу хорошо. Потренироваться можно на любой истории. Конечно, я не беру работу от жадности — это вообще не про меня. Я просто привыкла работать. Ты знаешь, иногда смотришь какие-то картины, и вдруг там рассказывается история какого-то взрослого человека, который работал-работал-работал, потом перестал, сник — и отошел в мир иной. У меня в голове рисуются такие же образы. Мне надо работать, надо собирать себя в кучу, собирать свои мозги, что-то придумывать. Неважно, какой это материал: тот, от которого я пищý от восторга, или тот, который мне не совсем нравится, — всё равно, выходи и работай, делай всё, что можешь.

Доказывай.

«Доказывай» кому?

Себе. Или себе уже ничего доказывать не надо?

Ни себе не надо ничего доказывать, ни окружающим. Люди всегда будут думать то, что они хотят думать. Как бы ты ни пыталась кричать им со всех сторон, что ты не такая, что ты вот и так можешь, и так, — никому до тебя, Вадик, нет дела, кроме твоих близких людей. Они любят тебя, им точно ничего не надо доказывать. Это просто какое-то движение — и физическое, и внутреннее. Иногда даже случается так, что на изначально казавшейся тебе слабенькой истории ты получаешь гораздо больше обратной связи. Даже чему-то учишься. Ты вдруг сталкиваешься с какими-то людьми, которые тебя тоже могут чему-то научить, которые тебе интересны, с которыми ты потом продолжаешь дружить. Тебе казалось, что это какая-то фигня, идешь на сделку с совестью, а она оказывается в твоей жизни чем-то значимым не с точки зрения продукта, который вы сделали, а с точки зрения процесса.

Но лучше, конечно, сниматься в картинах значимых и серьезных по качеству.

Я бы сейчас поспорила с тобой, что лучше сниматься в значимых картинах. Да нет, работать надо любую работу. Электрик выходит, и перед ним один щиток в дорогом доме, а другой — в обычном подъезде. И там и там надо всё сделать хорошо. Хотя бы попытаться.

Я понял твою позицию, Катюша. Мне мой брат Игорь рассказывал, что вы недавно вместе снимались в картине молодого режиссера Ирины Боровской «Ритмы мечты». Там еще Витя Хориняк снимался, а главные герои — дети. Игорь говорил, что был очень интересный творческий процесс.

«Ритмы мечты» — картина прекрасная. Мне кажется, нам удалось создать какой-то хороший образ. Можно было побаловаться. Попробовать какие-то свои чуть-чуть новые проявления. Хотя зритель, может быть, даже этого и не заметит.

Что ты имеешь в виду?

Там у меня достаточно суровая и жесткая героиня. Это мама, у которой не очень хорошие отношения с сыном с точки зрения какой-то связи и внимания к ребенку. Она много работает и не всегда слышит свое дитя. Интересно было попробовать и начало истории, где эта женщина достаточно черствая, жесткая и бескомпромиссная, категоричная, и потом, когда что-то в ней ломается, кожура спадает по тем или иным причинам... ну это уже нужно смотреть кино. Защита и броня ее слетают, и характер меняется. Наверное, мне в этой истории было интересно даже попробовать сыграть как раз ее жесткую, категоричную и с броней.

Я так понимаю, всё, о чем ты сейчас говоришь, — это полная противоположность твоих отношений с сыном и дочкой?

Не то что сильная противоположность, моим детям не так уж сильно повезло с мамой (Улыбается.), но другой у них не будет.

Пожалуйста, расшифруй.

Они у меня очень самостоятельные дети. Я не вмешиваюсь в их жизни и стараюсь ничего не навязывать и не контролировать.

А сколько им лет?

Не так много: 11 лет сыну и 13 — дочери.

Такой переходный возраст.

Будто бы да. Наверное, в моей юности и твоей это были бы уже достаточно взрослые дети. Взрослые, ответственные, потому что мы с тобой росли немного в другое время. Сейчас, глядя вокруг, я понимаю, что 11 лет — это вообще детеныш. По тому, как сейчас выстроен их мир. А у меня прямо не детеныши, а очень самостоятельные дети, умеющие нести ответственность, по крайней мере в тех сферах, которые касаются их. Я ни разу не проверяла уроки у своего сына.

За все годы?

За все годы.

А у дочери?

Чуть-чуть я поиздевалась над ней в первом классе и понимаю, что, возможно, это была моя ошибка, но я не могла не пройти этот путь.

Почему ошибка?

Мне кажется, я ее тогда сильно передавливала и контролем, и тем, что она что-то не понимает. Я пыталась сделать с ней уроки, мне казалось, что я должна ее просто научить делать уроки. Может быть, сейчас это и дает свои плоды. Не факт, что это было неправильно. Было и было. Уже этого не вернуть. Я не жалею об этом, безусловно. А вот насчет сына, я поняла, что он сам отвечает за то, что происходит. Когда скатывается в какую-то лень и невнимание, когда я вижу не очень хорошие оценки, — хотя я не заглядываю даже в дневник...

А где же ты всё это видишь?

Какие-то вещи мне рассказывает муж, потому что он заглядывает в дневник раз в неделю, а о чем-то я спрашиваю сына лично. У меня есть такое отношение к этим электронным журналам, будто я подглядываю, — можно же самой спросить, это ведь твой ребенок. Поговори с ним, как дела, сколько двоек и так далее.

Он говорит, сколько двоек?

Аккуратненько говорит.

Ты не ругаешь?

Они вообще оба у меня честные. Ну я говорю: «Петруш, ну надо как-то собраться. Не потому, что это решит всё в твоей жизни, но соберись, это же неуважение какое-то даже к педагогам, которые преподают».

А ты на школьные собрания ходишь?

Нет.

И Илья не ходит?

Нет. Мы получаем какую-то информацию, важное до нас доносится. Ты знаешь, я вот не помню, чтобы мои родители ходили на школьные собрания. В начальной школе только если... Не то чтобы я копирую своих родителей, но пока не было такого прецедента, что мы должны были пойти в школу. У меня классные ответственные дети, они не заставляют маму с папой лишний раз нервничать, куда-то бежать и за них расхлебывать какую-то историю.

У тебя так же было, ты тоже самостоятельной росла?

А как тогда все росли? Все самостоятельными были. Нет, кому-то везло, у кого-то даже в то время были какие-то помощницы, бабушки-дедушки. У меня не было под боком ни бабушки, ни дедушки, и слава богу, может быть. Ты идешь в школу, возвращаешься из школы, готовишь себе еду. У меня сын прекрасно готовит. Я тут вдруг поняла, что ребенку в 11 лет, мальчику, моя мама, его бабушка, подарила на день рождения аэрогриль, чему он очень рад и готовит в нем еду для себя, для меня, для сестры, для семьи.

Потрясающе! А дочка готовит?

Нет. (Улыбается.) Понимаешь? Девочка, старше его, а он за ней ухаживает. Причем это тоже без какого-то нажима, просто так сложилось.

А почему же ты говоришь, что твоим детям не повезло с мамой? В чем не повезло-то, я не понимаю.

Я вижу сейчас очень часто, как родители контролируют детей, они в курсе, что у них происходит, идут с ними на разные мероприятия, ходят на школьные собрания, дают им информацию, что задали, заглядывают в электронные дневники — я своих, повторяю, не трогаю. Возможно, это неправильно. Рецепта нет, поэтому единственное, что меня успокаивает: нет никакого универсального пути, как надо жить, как надо воспитывать детей и что делать в той или иной ситуации.

А скажи, Кать, дети проявляют какой-то интерес к творчеству? Мама — актриса, папа — актер, оба успешные актеры. Дети ходят в какие-то театральные студии? Как-то связаны с вашей профессией?

Нет. Мне кажется, у них даже нет такого: «О, мои родители — известные». Я в последнее время стала замечать, что они очень любят нас и транслируют это.

А раньше не было такого?

Раньше они не все вещи могли сформулировать, а сейчас могут и сформулировать, и научились проявлять эти свои чувства. Мы же все учимся. Я помню, были такие периоды... Нет, я, безусловно, знала, что они нас любят, что они нуждаются в папе, в бабушке, в дедушке, но иногда, в силу того что... вот как не умеешь ходить, потом учишься и бегаешь, так и с чувствами — они должны были с какими-то чувствами познакомиться, какие-то чувства внутри себя обработать, научиться с ними жить, их как-то выражать. Мне кажется, это важно — выражать свои чувства. Разные. Любовь в том числе. И ненависть можно выразить, и раздражение. Не держать в себе, не копить, но в то же время не думать только о том, что я должен всё выплескивать наружу. Нет, есть, знаете ли, какие-то вещи: носил в себе и носи.

Здорово. И все-таки, к творчеству у детей душа не лежит или просто нет пока этих проявлений?

Они абсолютно разные, просто сын очень любит жизнь во всех ее проявлениях. Знаешь, вот два разных характера. Он любит бегать, прыгать, готовить, играть, спать, баловаться, грустить — он любит все-все вкусы. У него все эмоции достаточно яркие. Дочь чуть-чуть другая. Но иногда я замечаю, что мой младший ребенок учит старшую сестру каким-то проявлениям. Учит любить жизнь. Не специально.

А дочка такая немножко «тургеневская девушка»: задумчивая, романтичная?

Нет, не романтичная и задумчивая. Павла — закрытая, более спокойная, иногда даже любит погрустить, какая-то тревога в ней есть. В то же время она учит брата какой-то ответственности. Они у меня оба «самообучалки». Родители, конечно, им нужны, но иногда мне кажется, что будто им нужны только они сами. Вот эта парочка: убери одно звено или другое — и всё рухнет.

Я так понимаю, что сын по характеру — это ты? Ты же такая яркая, темпераментная, открытая.

Мне кажется, что это я. Я в этом уверена, что это я так люблю жизнь, что это мое чувство юмора. Илюша же, конечно, думает, что это его жизнелюбие, его чувство юмора. (Смеется.)

Мне кажется, Илья — более пастельный, хладнокровный.

Я думаю, что тут намешано и то и другое. Жизнь ведь какая: сегодня у ребенка один характер, завтра он чуть-чуть видоизменяется. Что-то мы намешали, классно получилось. 

Мы с тобой говорим, и понимаю, что твоя улыбка совершенно обезоруживающая. Я понимаю, что это от природы. Хочется, Катя, тебя чаще видеть в комедиях.

Знаешь, комедия — такая сложная штука. Очень многим почему-то кажется, что комедия — это просто. Это вообще не так. Поплакать или ходить с постной миной и изображать из себя крутого чувака гораздо легче. Смешить сложно. Всегда сложно. Честно говоря, я очень часто раздражаюсь, когда многим людям, режиссерам, артистам кажется, что мы сейчас легенькую комедию снимем. И получается совсем не смешно.

Но ты же снимаешься в комедиях?

Снимаюсь. Но мне кажется, что я не очень классно это делаю. Я просто вижу, есть артисты, которые делают это феерично, и, конечно, мне хочется делать так же. Иногда я от них даже заражаюсь и пытаюсь соответствовать им, а я другая, мне нужны другие проявления. Я очень часто снимаюсь в каких-то комедийных историях и прошу режиссера меня очень фильтровать и, если надо, то «пригашивать», потому что я быстро завожусь — и побежала. Кажется, что я делаю это так же клево, как Анька Михалкова. Но нет, потому что Анька Михалкова другая. Ты, Катька Вилкова, не такая, как Анька Михалкова! Я прошу контролировать меня, потому что меня несет уже как снежный ком. Так что, ребята, перестаньте думать, что комедия — это просто!

Важно, что ты сама это понимаешь. И опыт помогает, хотя ты еще молодая актриса, тебе не так много лет.

Семнадцать с половиной, я просто рано родила. (Улыбается.)

А ты про себя говоришь так, будто ты уже перевалило за…

Потому что это прикольно — над этим издеваться, иронизировать. Плюс это некая такая пристройка, репетиция, что ли, чтобы не было страшно тогда, когда этот час придет.

Какой?

99 лет!

Неужели ты сейчас думаешь про свои 99 лет?

Ой, оглянуться не успеешь, Вадик, щелчок — и 100-летие праздновать, а ты не знаешь, что надеть.

Насчет что надеть, я думаю, у тебя всегда есть выбор. Ты очень стильная девушка.

А в 99 вдруг будет иначе? (Смеется.) Впаду в маразм. Кандибобер какой-нибудь на голове…

Желтая юбка.

Да. Перья! Стразы! Мишура! Всё это под музыку. Ну а когда, если не в 99?!

Я понял, это то, что тебе надо сыграть. Есть идеальная пьеса — «Визит старой дамы» Дюрренматта.

Тогда надо уже переходить на амплуа комических старушек.

Комические старушки — это еще более сложный жанр.

Сложный, да.

Скажи, а с Ильёй вы снимаетесь вместе? У вас бывают проекты совместные?

Иногда что-то предлагается, но я не люблю работать с Ильёй.

Почему? С мужем плохо работать, да?

Я его знаю как облупленного, он знает меня. Что я тут буду изображать?

А Лиза Боярская, например, рассказывала мне, как она счастлива была, когда они с Максимом Матвеевым в «Анне Карениной» играли Анну и Вронского.

Вот я, когда смотрю на Лизу и Максима, думаю: как это вообще возможно? Ну им комфортно, это классно. Мне нет, это тоже классно. Все мы разные.

Илье тоже некомфортно?

Илюша говорит, что ему, в принципе, комфортно, но, поскольку некомфортно мне, то он соглашается: «Да и не будем». Он вообще всё делает для того, чтобы мне было комфортно, чтобы я была счастлива.

Как хорошо.

Безумно хорошо! Мне так повезло! Нет, он-то, конечно, живет с ангелом, что тут говорить. Но, ты знаешь, за последние лет пятнадцать, что мы вместе, процентов восемьдесят моего мироощущения и то, какая я есть сейчас, — это Илюшина заслуга. Это не специально, не то что он что-то там мастерил, а просто он меня любил так, что я смогла вырасти и стать таким человеком, каким сейчас являюсь. Ангелом. (Улыбается.)

Любил и любит.

Конечно. С каждым днем всё сильнее.

Кать, мы не так часто с тобой общаемся, поскольку оба плотно заняты. Но вот сейчас мы разговариваем, и у меня улыбка не сходит с лица, потому что ты меня заряжаешь своей солнечной энергией.

А у тебя очень красивая улыбка! Это семейное, знаешь.

И у тебя красивая тоже.

Мы, люди-улыбки, друг друга чувствуем.

Да, мы с тобой одной группы крови, мне кажется. Я очень рад, что в твоей жизни всё происходит как происходит: динамично, легко, светло, при этом глубинно, судя по тем ролям, которые ты играешь.

Ты знаешь, оно по-разному, но я рада, что именно так. Хотелось бы что-то поменять? Нет, потому что всё происходит так, как оно полезно мне сейчас, как мне нужно. Хотя я сама могу этого не осознавать.

И пусть так будет всегда!

Да. Давай улыбаться и не сходить с ума. А если сходить с ума, то так вот разом и превращаться в веселых маразматиков.

Лучше все-таки, чтобы этого не произошло.

Ну почему, нам-то будет внутри весело. Это вокруг люди будут мучиться. Тоже такая подлянка прекрасная. (Улыбается.)

Хорошо. Катюша, спасибо тебе за наш разговор, новых тебе драйвовых ролей. Вот ты всё время говоришь «работа, работа». Мне не нравится это слово, когда речь идет о творчестве.

Это некое определение. Ты называешь это так, и человек сразу понимает, о чем ты говоришь.

Лучше — «любимое дело».

Ну да. Но меня, видишь, не раздражает слово «работа», потому что я не вкладываю в это понятие «тяжелый труд», хотя иногда, наверное, так тоже бывает.

В общем, работай на здоровье, дорогая Катя!

И тебе того же желаю, Вадим!

Фото І Дарья Орлова

Стиль І Александра Шуляк

Макияж І Владимир Калинчев

Прически І Катерина Князева

Продюсер І Дария Вавакина

Локация І студия VOX